Зою сыграла актриса из Чебоксар

28 января в прокат выходит военная драма «Зоя», рассказывающая о последних месяцах жизни первой женщины — Героя Советского Союза Зои Космодемьянской. В основе сценария фильма подлинные документы, архивные записи и свидетельства выживших участников событий. Журналистка Ольга МАШКОВА поговорила с молодой актрисой Анастасией МИШИНОЙ, которая сыграла Зою, и узнала, что это кино не только о подвиге, но и о любви.

– Анастасия, глава Российского военно-исторического общества Владимир Мединский, общаясь с прессой на выборгском кинофестивале «Окно в Европу», рассказал, что был поражен, когда школьники – участники фокус-группы говорили: «Да-да, мы знаем про Зою Космодемьянскую. Кажется, это первая космонавтка»...

– Нам в школе много рассказывали о героях войны, но почему-то именно историю Зои я особенно хорошо запомнила. Так что я знала о ней, о ее мученической смерти и даже о том, что дедушка Зои был священником. Поэтому мне не надо было залезать в Интернет, прежде чем идти на кастинг. Но, готовясь к этой роли, я гораздо больше узнала подробностей о ее судьбе, и это невероятно тяжелое знание.

– И все же пошли на пробы? Или вы пока не готовы отказываться от ролей?

– Нет, я могу отказаться, если на встрече с режиссером интуитивно почувствую фальшь. Или когда кастинг-директор видит в артисте всего лишь «очередного», а не личность. Поверьте, это очень больно осознавать. И когда еще в самом начале сталкиваешься с чем-то таким, понимаешь: дальше будет только хуже.

С «Зоей» все было не так. В первую встречу с режиссером фильма Леонидом Пляскиным (затем к проекту присоединился режиссер Максим Бриус, который и довел фильм до финала. – Прим. ред.) меня тронуло его отношение к Зое. То, с каким уважением и даже трепетом он говорил о ней – не как о монументе Герою Советского Союза, а как об обычной девочке, которая мечтала о большой интересной жизни, мечтала о любви, но в ней нашлись силы пойти на смерть. Мне так понравились теплые слова Леонида, что сразу захотелось участвовать в проекте.

– Вы смогли понять, что же двигало этой 18-летней девушкой?

– Я думала, что в процессе съемок стану больше понимать про Зою и в конце концов смогу ответить на этот мучавший меня вопрос. Но нет, я не готова утверждать, что представляю себе, сколько душевных сил ей понадобилось, чтобы решиться на этот подвиг. Ведь, идя на задание, она знала, что фактически обречена. У меня нет уверенности, что на месте Зои я поступила бы так же. И единственное, что могу сказать: она верила во что-то большее, чем она сама, чем человек вообще. И ради этого «большего» она готова была пойти на смерть.

– Конечно, в советское время никому не пришло бы в голову заикнуться о сложности оценки подвига Зои. Сегодня говорят и об этом.

– Действительно, в деревне Петрищево сложилась неоднозначная ситуация – Зое пришлось поджигать дома, в которых квартировали фашисты, тем самым лишая жилищ и их хозяев, русских крестьян. Именно они и схватили ее, а не немцы. Но в обычной жизни столько неоднозначности, что же говорить о войне? И потом — имеем ли мы, сытые и довольные, сидя на мягком диване в теплой комнате, право рассуждать: могла ли эта девочка нарушить приказ Ставки Верховного главнокомандующего или нет? Конечно, требование «разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск» сурово и жестоко по отношению к своим же. Но, когда немцы уже на подступах к Москве, какие меры еще могли помочь?

– Хотя фильм называется «Зоя» и рассказывает о конкретной девушке, это не биографическая драма, а своего рода кино-апокриф о народном подвиге.

– Да. Это кино о людях на войне. Об их судьбах. И это кино, которое снималось с большой любовью, о любви, как бы это странно ни звучало. Речь идет не о любви мужчины и женщины, а о любви в глобальном понимании этого слова. Мне кажется, это очень глубокое кино...

– Раз уж вы заговорили о любви. В спектакле «Обломов» московского Театра им. В. Маяковского вы играете Ольгу Ильинскую, в которую влюблены и Обломов, и Штольц. После «Зои» вы как-то по-другому будете транслировать со сцены это чувство?

– Наверное, да. Для меня это чувство стало более широким, настолько, что, мне кажется, можно полюбить и врага...

– То, что сниматься в «Зое» было тяжелым психологическим испытанием, понятно. Да и физическим – для достоверности пришлось ходить босой по снегу. А как насчет непритязательности быта под белорусскими Смолевичами, где проходили съемки?

– Я родилась в Чебоксарах, где через дорогу от высоток стоят старые деревянные одно- и двухэтажные дома. В детстве я часто ездила в деревню, с удовольствием копалась в огороде и доила корову. Так что деревенская жизнь для меня не внове.

– Когда в старых советских фильмах снимались актеры, которые на себе испытали тяготы войны, им веришь по определению...

– Я понимаю, о чем вы хотите спросить. Назову имена, которые для меня очень много значат. Да, я уверена, что военные испытания, безусловно, повлияли на мироощущение Смоктуновского, прошедшего войну и писавшего об этом в своих записках, Алисы Фрейндлих, пережившей блокаду. Они действительно могли это транслировать через свою игру.

Конечно, тот опыт, который я приобрела к своим годам, несравним с опытом блокадников, партизан или людей, переживших оккупацию. Но и я пережила потери в достаточно раннем возрасте, когда моя жизнь разделилась на «до» и «после».

Мой мастер курса Леонид Хейфец нам рассказал об одном актере, который должен был сыграть человека, настолько нуждавшегося в деньгах, что ради них он готов был на все. Но артисту никак не удавалась эта роль. Потом выяснилось, что он из очень обеспеченной и достаточно влиятельной семьи и ему не доводилось переживать состояние отчаяния и беспомощности. Так что есть артисты, которые не могут сыграть то, что не испытали сами. Но, мне кажется, настоящий актер должен обладать эмпатией, способностью к сопереживанию, и тогда он принимает на себя эмоции, переживания других людей. Это тяжелый груз, с которым приходится жить постоянно, но и та почва, из которой вырастают роли.

– Прежде чем стать актрисой, вы изучали философию, востоковедение...

– На самом деле я просто уступила желанию моих родителей, они востоковеды, и переживаниям бабушки. Она очень не хотела, чтобы я выбрала актерскую профессию. «Это же цыганская жизнь! – говорила бабуля. – Ты не будешь видеть семью, детей! И про артистов так плохо говорят!». Мне приходилось ее убеждать, что про артистов судачат, как и про всех, но в отличие от наших соседей их имена на слуху, вот и все. И все же я послушалась близких и довольно долго мучилась, пока окончательно не поняла, что нахожусь не на своем месте.

– Но в любом случае философия явно вам помогает. Или современному актеру не нужен серьезный багаж и он может «выехать» на эмпатии и интуиции?

– Никогда не думала, что актер должен быть дураком, и уж тем более сейчас, когда все так стремительно меняется. Одной интуиции достаточно на первых курсах учебы, когда приходишь к чему-то важному по наитию. И кажется, как же это все здорово, живо. А потом понимаешь: за этим ничего не стоит, кроме юношеского вдохновения. Нет пути и, значит, нет глубины.